- Вы меня, конечно, очень поразили и заинтересовали, но только я не помню, чтобы я Вас приглашал, - ответил я, жестом, однако, показывая ему, что можно войти.
- Где нам будет удобнее поговорить? Наверно, там, где вы обычно беседуете, точнее, больше пьёте с вашими друзьями. Так мало сейчас осталось людей, которые помнят, что такое настоящая, умная и полезная для здоровья застольная беседа. В основном люди отдают предпочтение выпивке и закуске, а то ещё и скандалу, который совсем уж расстраивает не только самих людей, но и их пищеварение. О каком здоровье, спрашивается, можно говорить с такой низкой культурой общения. О, прошу прощения! Я прекрасно понимаю ваш красноречивый взгляд. Конечно, не для этого вы меня пригласили.
- Вот-вот! – перебил я его, - Для начала объясните, пожалуйста, каким образом мог я пригласить человека, которого в первый раз вижу, да еще заранее?
- Для начала, - передразнивая меня, ответил незнакомец, - идемте, присядем, выпьем хорошего коньяку, а то у вас совершенно расстроены нервы. Но уверяю Вас, скоро вам станет легче. Скоро многое вам разъяснится и высветится.
Он прошел на кухню, сел, Серёжа, на этот стул, где ты сейчас сидишь, (Босс поёжился), раскрыл дипломат и достал из него бутылку коньяку, происхождение которого определить я затруднился.
- Что ж, доставайте рюмки, Вам нужно немного расслабиться перед тем, что я намерен Вам сообщить, сказал он, выложив из дипломата на стол еще плитку шоколада.
Как во сне, я поставил рюмки, он налил, без тоста опрокинул рюмку, жестом предложив мне последовать его примеру. Вкус коньяка я не почувствовал, но стало как-то легко и свободно. Я еще удивился, что вместо обычной теплоты в теле, наступило какое-то просветление в голове. И еще, я перестал удивляться появлению этого человека и был готов внимательно его слушать.
- Ну, вот и хорошо! - воскликнул он, заметив изменения в моём состоянии, а затем вновь открыл дипломат, достал оттуда видеокассету и предложил мне просмотреть кое-что. А он, по его словам, в это время охотно подождёт меня в кухне.
Ничего не понимая, я прошёл в комнату, вставил кассету, и нажал воспроизведение.
На экране показалась станция метро “Проспект Мира” в час пик. Съёмка, и это мне сразу бросилось в глаза, производилась как будто от стены, противоположной перрону, словно в стену была вмонтирована камера. Люди стояли плотно, почти нависая над рельсами, как всегда, ничего не соображая, пока не заверещит предупредительный сигнал подходящего поезда, и они очень неохотно уступят сантиметры, отделяющие их от погибели. Все лица были прекрасно видны. Я похолодел, когда среди них явственно крупным планом камера показала человека, на голову которого я полчаса назад призывал всяческие бедствия. Он стоял в первом ряду, и так же близко от края, как и все остальные. Раздался шум подходящего поезда, предупреждающий сигнал. Толпа подалась назад, и в тот момент, когда поезд должен был закрыть от меня лицо ненавистного мне человека, он вдруг, будто повинуясь неодолимой силе, обреченно сделал шаг вперёд и рухнул в проем, мгновенно поглощённый тушей поезда. Раздался страшный скрежет тормозов, выдох толпы, кровь брызнула на стекло камеры, запись прервалась.
Я стоял перед рябью экрана, не столько потрясенный происшедшим, не столько удивленный, что эта запись явно предназначалась мне, сколько пытаясь уловить связь между мной, этим кровавым событием, человеком в кухне и смыслом всего происходящего.
- Не мучьте себя понапрасну. Проходите сюда. Я для того и пришёл, чтобы всё это Вам не только показать, но и объяснить, - раздался задушевный голос из кухни, и я поплёлся за разъяснениями. Он встретил меня с полными рюмками в руках и снова предложил освежиться. Освежило. Голова опять прояснилась, но от этого увиденное на экране, выступило в сознании ярче и беспощаднее.
- Вы догадываетесь, по чьей просьбе и почему мы выполнили всё это? – хитро подмигнул он мне.
- Честно сказать, - начал я, - догадываюсь даже, кто вы. Только не знаю, чем заслужил такую честь. А то, что я видел, не похоже ни на самоубийство, ни на несчастный случай. Я отчетливо видел его лицо. В самый последний момент он знал, что с ним произойдёт, но он этого не хотел, но и противостоять не мог. Он не успел даже испугаться.
- Славно! – обрадовался человек в плаще, - Вы сейчас перечислили качества чистой работы, и мне приятно, что с первого же раза Вы понимаете, что имеете дело, как вы говорите, с профессионалами.
- Что значит, «с первого раза»? – изумился я, - Вы предполагаете, что то, что я сейчас видел, будет повторяться неоднократно?
- Отныне, стоит Вам только пожелать. Только учтите, что пожелания Ваши могут, по условию, ограничиваться исключительно устранением препятствий в виде, пока ещё живых, людей. Никакой благотворительности, никаких доброжелательных движений души мы не обеспечиваем.
- Та-а-а-ак! Вот, мы и пришли к самому главному. Позвольте осведомиться, за что мне оказана такая честь, и что я должен сделать взамен? И знаете, что странно? Я прекрасно знаю, кто вы, но это меня абсолютно не пугает, даже интересно как-то.
- Буду объяснять по порядку, - начал человек в плаще, откинувшись на стуле. На котором ты сейчас сидишь, Серёжа! (тут Босс снова поёжился и в глазах появилась тоскливая беспомощность)
- Во-первых, Вы троекратно, - на самом деле, конечно, много, больше, но нам достаточно было трёх раз, - изъявили желание предоставить в качестве оплаты за исполнение вашего желания собственную душу. Такие предложения мы удовлетворяем тут же без проволочек, без обмана, без обратного действия…
- Стоп! – наконец, начиная понимать, что происходит, заорал я, - Что-то не срастается! Почему вы заключаете со мной договор по такому важному вопросу, но без моего ведома, а мне приносите уже готовое решение, которое сами же приняли, не спросив меня?! И не только приняли, но уже и действия непоправимые совершили от моего имени, возложив всю ответственность за содеянное на меня? Я не согласен!
- Постойте, не кипятитесь, - улыбнулся мой собеседник, - давайте рассуждать здраво, только попрошу меня не перебивать. Выпейте лучше коньячку и выслушайте.
Когда Вы появились на свет, Вас никто не спрашивал, нужна ли Вам душа. Просто спросить было пока не у кого, Вы ещё ничего не соображали. Так что, получили Вы её неосознанно, поскольку без неё жить Вам не представлялось возможным. А так как этот дар преподносится силами, которые хранят и оберегают Вас и Вашу душу от недостойных движений, нам остаётся управлять лишь разумом. А это мощное средство для улавливания душ. Вы, наверняка, неоднократно обращали внимание на то, что разум Вам подсказывает одно решение, в то время, как душа Ваша, - или, как вы говорите, существо, - восстает против этого. Вот тут-то и принимает окончательное решение сам человек. Человек, это не разум, не душа, а некая уникальная плоть, наделенная волей и физическим действием, но которая не может существовать без души. У Вас говорят, кого господь хочет покарать, лишает разума. Это не совсем верно. Человек, лишенный разума, у вас же называется блаженным, божьим человеком, а значит, спасенным, по вашим же понятиям, от нас. Человек же, действующий только с позиций разума, считается у вас бездушным, жестоким и несчастным, потому, что не имеет права на свою душу. Про самых удачливых говорят: он продал душу дьяволу. Не буду излагать Вам своё мнение на это счёт, но сила, дающая и охраняющая душу, отступает перед упорством разума, который направляем мы. И если разум отвергает этот дар – душу свою, мы охотно готовы принять её под своё вечное покровительство.
Что сделали Вы? Вы трижды, как я уже говорил, сознательно отреклись от этого дара. Вы трижды повторили своё желание «прозакладывать душу», непременным условием ставя исполнение действия, несовместимого с компетенцией сил, вручивших её Вам, зато полностью подходящего под наши возможности. Почему мы можем вступить в действие только после троекратного отречения, вы, наверное, догадываетесь. Мы не можем вступать в конфликт сами с собой. Мы - противоположные полюсы одного целого, а целое должно оставаться в гармонии. Теперь Вам более или менее понятно, что произошло?
Пока он спокойно и обстоятельно излагал мне такие простые для него вещи, я приходил понемногу в отчаяние. Я себя чувствовал так, будто совершил нечто непоправимое, - а так оно и было, - сам того не подозревая. Мучительно хотелось вернуть слова назад, вернуть к жизни, пусть и ненавистного, но погибшего по моей милости человека. Но, одновременно с этим я понимал, что ни человека, ни слов, явившихся причиной его гибели, не возвратить никогда. Остаётся только каяться.
- Вы можете каяться, можете остаток жизни провести в монастыре, отрешившись от мира, но до тех пор, пока Вы не примете окончательно всё, что происходит в этом мире, как должное, Ваша душа останется у нас, поскольку нам её отдали по Вашему отречению. Вы отреклись от прощения, встав на путь мщения. Насколько я понял, Вы не столько переживаете из-за этого, сколько из-за потери возможности совершать зло безнаказанно, под защитой горних сил. Так вот, что я Вам скажу. Вы приобрели возможность вершить свой суд здесь, в этом мире, безнаказанно, стоит только пожелать. Только потом, пройдя свой короткий путь, Вы навечно придёте к нам. Может, там и не покажется Вам плохо, но покоя у нас Вы никогда не найдёте.
Мне стало очень неуютно оттого, что диалог ведется уже на уровне мыслей.
- А Вы для чего явились? Контракт заключить? – начал я уже язвить.
- Контракт? Помилуйте, мы с Вами не разыгрываем пошлую пьесу времен средневековья. Нет, меня направили к Вам, чтобы известить о некоторых переменах, происшедших в ваших планах на будущее.
- Так, что ж? У меня теперь совсем не будет возможности делать добрые дела. Я уже на это неспособен?
- Как-то странно Вы говорите: «добрые дела». А то, что Вы избавили мир от пройдохи, предателя и ненужного человека, разве не доброе дело?
- Это Вы «избавили»! – совсем уже разозлился я.
- Что ж, согласен. Но, простите, по чьей настоятельной просьбе, вплоть до отказа от собственной души, а? А что касается Вашей дальнейшей жизни в этом мире, всё останется по-прежнему, за исключением купленного Вами права казнить и миловать кого угодно, не прилагая к этому видимых усилий. Подумайте, сколько людей позавидовало бы Вам, если бы узнало? Сколько желающих покончить с кем-нибудь выстроилось бы к Вам в очередь? Вы же можете стать богатым человеком.
- Вы смеетесь! Какая радость в богатстве, если уже наверняка знаешь, что бог и дьявол существуют, когда Вы мне только что представили веские к тому доказательства. Что за счастье жить, зная о том, что уготовано навечно? И всё из-за одного неосторожно сказанного слова!
- Я не вижу больше необходимости в дополнительных объяснениях, - произнес мой собеседник, понимаясь, - свою миссию я считаю оконченной, разрешите откланяться.
Я молча проводил его до дверей, и когда он уже переступал порог, он вдруг оглянулся, подмигнул и обронил на прощанье:
- Может, ещё свидимся. Правда, тогда Вы меня можете не узнать. Неудобно, знаете ли, являться сюда в своём истинном обличье.
Я прошёл машинально в комнату, увидел мерцающий экран телевизора и вдруг вспомнил, что кассета до сих пор в видеомагнитофоне. Я решил ещё раз посмотреть, поставил на перемотку – тишина. Включил выброс кассеты – молчание. Кассета исчезла. Зато остался чуть тронутый коньяк, который я принялся допивать в глубокой задумчивости.
На Босса было приятно смотреть. Он совершенно протрезвел, не сводил с меня глаз, и даже не понял, когда я закончил свой рассказ. Только, когда я потянулся к бутылке и стал разливать водку, он очнулся, и единственное, на что его хватило, так это задать глупейший вопрос:
- Так это всё, правда?
Я понимал, что если я ему скажу, что от первого до последнего слова сочинял на ходу, он ни за что не поверит, и мне придётся долго и бесцельно убеждать его в…. А в чём, собственно, убеждать? Поэтому я молча подал ему стопку и проникновенно сказал:
- Давай, лучше выпьем!
Босс машинально хлопнул стопку, а потом погрузился в недолгое, но напряжённое раздумье. Теперь наступило его время, настала пора решительных действий. Вводные он получил исчерпывающие, а решения принимать он в своей торговле научился быстро.
- Так, - вскочил он, - одеваемся и едем! Срочно! Это дело так оставлять нельзя! Я тебя спасу!
И он помчался в переднюю, вернулся оттуда уже в шапке и куртке, махая руками:
- Ну, что расселся! – заорал он, - срочно ловим тачку, и в Троице-Сергиеву лавру. Там точно помогут. Дело такой важности, что только туда надо.
Я, честно говоря, оторопел, так как вовсе не предполагал такой развязки. А объяснить ему, что это всё мои фантазии, было невозможно. Да, он не поверит, и всё! Поэтому, зная, как он боится Иры, напомнил ему, что он ей обещал быть дома в 11 часов вечера, а сейчас уже 10. То есть, ему только-только доехать из Медведково до Тёплого Стана. В ответ он заорал, что дело такой важности не стоит каких-то бабьих капризов, что, коли так, плевать ему сегодня на Иру. Делать было нечего, пришлось, проклиная себя за сегодняшний полёт мысли, бежать ловить с Боссом тачку, и в снегопад ехать за
- А-а-а! – понимающе протянул Босс, - Почуял! А батюшка меня предупреждал.
Весь обратный путь мы проспали. В Москву мы приехали в половине второго ночи. Я уговаривал Босса не тратить больше денег и остаться ночевать у меня. Только он решил, всё же, что разбор полётов с женой ему лучше провести ночью, пока она со сна туго соображает, что утром он мне позвонит. На сей раз, я позволил себе не заметить, как он, довольно неуклюже, суёт мне что-то в карман. Мы с ним простились, он помчался в Тёплый Стан, а я поднялся наверх, принял душ и стопку водки и завалился спать.
Не знаю, что рассказывал Босс жене под покровом ночи, дыша откровенным перегаром, о причинах такой задержки, но утром меня разбудил звонок. Раздался бодрый голос Босса:
- Алло, позовите, пожалуйста, кого-нибудь из братьев Гримм.
Я облегченно вздохнул, улыбнулся и ответил:
- В наличии только Ганс Христиан Андерсен. Будете разговаривать?
28 декабря 2008 г.
